Том 2. Поэзоантракт - Страница 87

От спальни царей до лакейской
Достиг небывалых громад.

Как будто Содом и Гоморра
Воскресли, приняв новый вид:
Повальное пьянство. Лень. Ссора.
Зарезан. Повешен. Убит.

Художественного салона
И пьяной харчевни стезя
Совпала по сходству уклона.
Их было различить нельзя.

Паскудно гремело витийство,
Которым восславлен был грех.
Заразное самоубийство
Едва заглушало свой смех.

Дурил хамоватый извозчик,
Как дэнди эстетный дурил.
Равно среди толстых и тощих
Царили замашки горилл.

И то, что расцветом культуры
Казалось, была только гниль.
Утонченно-тонные дуры
Выдумывали новый стиль.

Они, кому в нравственном тесно,
Крошили бананы в икру,
Затеявали так эксцессно
Флиртующую игру.

Измызганно-плоские фаты,
Потомственные ромали,
Чьи руки торчат, как ухваты,
Напакоститься не могли.

Народ, угнетаемый дрянью
Безмозглой, бездарной, слепой,
Усвоил повадку баранью:
Стал глупый, упрямый, тупой.

А царь, алкоголик безвольный,
Уселся на троне втроем
С царицею самодовольной
И родственным ей мужиком.

Был образ правленья беспутен —
Угрозный пример для корон:
Бесчинствовал пьяный Распутин,
Усевшись с ногами на трон.

Упадочные модернисты
Писали ослиным хвостом
Пейзажи, и лишь букинисты
Имели Тургенева том.

Свирепствовали декаденты
В поэзии, точно чума.
Дарили такие моменты,
Что люди сбегали с ума.

Уродливым кактусом роза
Сменилась для моды. Коза
К любви призывалась. И поза
Настойчиво лезла в глаза.

И этого было все мало,
И сытый желудок хотел
Вакхического карнавала
Разнузданных в похоти тел.

И люди пустились в эксцессы,
Какие не снились скотам.
Изнервленные поэтессы
Кривлялись юродиво там.

Кишки обжигались ликером,
И похоть будили смешки,
И в такт бархатистым рессорам
Качелились в язвах кишки.

Живые и сытые трупы,
Без помыслов и без идей,
Ушли в черепашии супы, —
О, люди без сути людей!

Им стало филе из лягушки
Дороже пшеницы и ржи,
А яды, наркозы и пушки —
Нужнее, чем лес и стрижи.

Как сети, ткать стали интриги
И, ближних опутав, как рыб,
Забыли музеи и книги,
В руке затаили ушиб!

Злорадно они ушибали
Того, кто доверился им.
Так все очутилось в опале,
Что было правдиво-святым.

И впрямь! для чего людям святость?
Для святости — анахорет!
На подвиги, боль и распятость
Отныне наложен запрет.

И вряд ли притом современно
Уверовать им в интеллект
И в Бога. Удел их — надменно
Идти мимо «разных там сект»…

И вот, под влиянием моды,
Святое отринувшей, все
На модных ходулях «комоды»
Вдруг круг завели в колесе.

Как следствие чуши и вздора —
Неистово вверглись в войну.
Воскресли Содом и Гоморра,
Покаранные в старину.

1918 — Х

Борису Верину

В свое «сиреневое царство»
Меня зовешь ты в Петроград.
Что это: едкое коварство?
Или и вправду ты мне рад?

Как жестко, сухо и жестоко
Жить средь бесчисленных гробов,
Средь диких выходцев с востока
И «взбунтовавшихся рабов»!

И как ты можешь, тонкий, стильный,
Ты, принц от ног до головы,
Жить в этой затхлости могильной,
В болотах призрачной Невы?

Скелетовидная Холера
И пучеглазая Чума
Беспутствуют, смеются серо,
Ужасные, как смерть сама.

И методически Царь Голод
Республику свергает в топь…
А ты, который горд и молод,
Пред ним — опомнись! — не холопь!

Беги ко мне, страшись «татарства»!
Мой край возник, как некий страж.
Твое ж «сиреневое царство» —
Болотный призрак и мираж.

Не дай мне думать, рыцарь верный,
Чей взлет всегда был сердцу люб,
Что ты бесчувственный, безнервный,
Что ты средь грубых сам огруб.

1918 — XII

Отходная Петрограду

За дряхлой Нарвой, верст за двести,
Как окровавленный пират,
Все топчется на топком месте
Качающийся Петроград.

Кошмарный город-привиденье!
Мятежный раб! Живой мертвец!
Исполни предопределенье:
Приемли страшный свой конец!

В молитвах твоего литурга
Нет о твоем спасеньи просьб.
Ты мертв со смертью Петербурга, —
Мечты о воскресеньи брось.

Эпоха твоего парада —
В сияньи праздничных дворцов.
Нет ничего для Петрограда:
О, город — склеп для мертвецов!

Твоя пугающая близость —
Над нами занесенный нож.
Твои болезни, голод, сырость —
Вот чем ты власть свою умножь!

Ты проклят. Над тобой проклятья.
Ты точно шхуна без руля.
Раскрой же топкие объятья,
Держащая тебя земля.

И пусть фундаментом другому
Красавцу-городу гранит
Пребудет твой: пусть по-иному
Тебя Россия сохранит…